"МОГУТ ЛИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ И ПСИХИАТРИЧЕСКИЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ СЛУЖИТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМИ?"
(С. Шишков)
("Законность", № 7, 1997)
Дата
03.07.1997
Официальная публикация в СМИ:
"Законность", 1997, № 7
Автор
Шишков С.Н.
МОГУТ ЛИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ И ПСИХИАТРИЧЕСКИЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ
СЛУЖИТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМИ?
С. ШИШКОВ
С. Шишков, ведущий научный сотрудник Государственного научного центра социальной и судебной экспертизы им. В.П. Сербского, кандидат юридических наук.
За последние годы появился ряд публикаций с описанием случаев назначения психологической экспертизы для решения нетрадиционных для нее вопросов, связанных с раскрытием преступлений. Поводом для полемики, в частности, послужила судебно - психологическая экспертиза по делу сексуального маньяка К. (Законность, 1992, № 2). В дальнейшем публикации, посвященные использованию возможностей психологической экспертизы в рассматриваемой области, расширили дебатировавшуюся нами тематику.
Надо заметить, что авторы в целом не всегда строго определяли характер обстоятельств, которые устанавливались экспертами.
Так, в случае с маньяком К., обвинявшимся в совершении нескольких сексуально окрашенных убийств, поводом для назначения психологической экспертизы послужило то, что обвиняемый происходил из благополучной семьи, имел безупречную личную репутацию, на основании чего его родственники выдвинули версию о самооговоре. Таким образом, первоначально имелись две группы обстоятельств (два тезиса), подлежащих проверке: 1) контраст между респектабельностью К. и жестким характером расследуемых преступлений; 2) связанное с этим сомнение в причастности к ним обвиняемого и попытка объяснить его самооговором.
Эксперт - психолог был приглашен для "определения правдивости показаний К. и его психологической характеристики". В этой формулировке тезис экспертного доказывания просматривается не вполне четко. Например, вопрос о "правдивости" показаний в компетенцию эксперта просто не входит. Давая психологическую характеристику обвиняемого, эксперт пришел к выводу, что К. являет собой "тип антисоциального, аморального психопата", у которого "имеется выраженность преступных тенденций". Первое из двух обстоятельств, которое надлежало выяснить следователю, - кажущееся психологическое противоречие между респектабельностью обвиняемого и чудовищностью инкриминируемых ему деяний - эксперт - психолог отразил в заключении так. Жестокие сексуальные психопаты "могут производить приятное впечатление свободой манер, быть милыми, разговорчивыми, сентиментальными". Словом, психолог опроверг тезис о якобы имеющемся психологическом несоответствии личности К. характеру преступлений, в которых он обвинялся.
Это обстоятельство на определенном этапе следствия оказалось существенным, и его надлежало выяснить. Но нельзя не заметить, что экспертный вывод носит характер общего рассуждения. Из него явствует, что сексуальные психопаты могут производить приятное впечатление. Однако, по всей видимости, могут и не производить. И уж, безусловно, не каждый, кто производит такое впечатление, - сексуальный маньяк.
Общие рассуждения относительно типичных психологических характеристик сексуальных психопатов не в состоянии подтвердить самого факта совершения (либо несовершения) конкретным лицом конкретных действий. Ибо отдельно взятый случай может оказаться совершенно нетипичным. Это касается, в частности, второго тезиса - о возможной причастности К. к расследуемым преступлениям.
Эксперт - психолог был бессилен что-либо здесь установить или опровергнуть. Вместе с тем, из общего контекста публикации видно, что экспертно-психологическая квалификация личности К. была все же использована как своего рода обвинительное доказательство. Причем делалось это в период, когда у следователя, по его словам, не было "достаточной информационной базы, позволяющей сделать бесспорный вывод о доказанности вины" обвиняемого. Выражаясь более точным процессуальным языком, недостающие доказательства были восполнены психологической характеристикой его личности.
Для лучшего понимания существа проблемы представим другую ситуацию. Неизвестный учинил дебош и с места происшествия скрылся. Очевидцы не смогли достаточно хорошо запомнить его внешность. Не обнаружено и иных надежных данных, позволяющих установить его личность. Вместе с тем установлено, что неподалеку от места происшествия проживает гражданин, склонный к совершению хулиганских действий и неоднократно за них судимый. Можно ли на основании перечисленных данных сделать вывод о его виновности? С одной стороны, налицо "выраженность преступных тенденций" и типичный психологический портрет хулигана, тогда как с другой - "недостаточность информационной базы, позволяющей сделать бесспорный вывод о доказанности вины". Разумеется, приведенных данных для вывода о виновности недостаточно хотя бы потому, что рядом с местом преступления могли одновременно проживать несколько субъектов с подобного рода личностными чертами и не имеющих надежного алиби.
Присущие человеку склонности, даже самые дурные, могут как привести к действиям определенного рода, скажем преступным, так и не привести, воплотившись в юридически нейтральных формах поведения или целиком оставшись в субъективной сфере - переживаниях, мечтах, фантазиях и т.п. И уж категорически, на мой взгляд, неприемлема любая попытка использовать так называемые преступные наклонности (тенденции) в качестве средства доказывания факта совершения конкретных деяний.
Рассматриваемая проблема актуальна не только для психологических, но и для психиатрических экспертиз. Как свидетельствует опыт зарубежных стран, где широко практикуется использование психиатрических заключений для определения опасности обвиняемого с психическими расстройствами, эти заключения способны оказать нежелательное внушающее воздействие на следователей, судей, присяжных. Так, обвиняемые осуждались за сексуальные преступления, которых, как выяснилось позже, они не совершали. Основной причиной ошибки присяжные и судьи называли свое чрезмерное доверие к выводам экспертов, характеризовавших обвиняемого как чрезвычайно опасного сексуального психопата. Эти примеры, взятые из обзора судебно - психиатрической практики скандинавских стран, примечательны тем, что здесь эксперты ограничивались традиционными суждениями относительно психического состояния обвиняемых.
Экспертный вывод об опасности сексуального психопата предназначался не для обоснования его вины, а для того, чтобы в случае признания его виновным (на основании иных доказательств) суд мог избрать более адекватное, справедливое и действенное наказание.
Использование экспертного заключения об опасности обвиняемого для вывода о виновности происходило как бы ненамеренно и незаметно, по канонам "побочного психологического эффекта", который способен исказить истину. Это весьма наглядная иллюстрация пагубности последствий привлечения экспертных квалификаций личности обвиняемого к обоснованию факта совершения им преступления.
Впрочем, отечественная практика богата собственными примерами. Наши судебные психиатры хорошо знакомы со странным внушающим воздействием своих экспертных выводов на следователей и судей. Некоторые экспертные заключения о наличии у обвиняемого тяжелого психического расстройства и нуждаемости в принудительном лечении по сути приводят к прекращению доказывания самого факта совершения общественно опасного деяния и его совершения именно данным лицом. Нуждаемость в принудительном лечении обусловливается, как известно, опасностью больного, т.е. реальной вероятностью совершения им новых запрещенных уголовным законом деяний. В результате некоторые психически больные, непричастные к совершению расследуемого деяния, тем не менее признаются судом невменяемыми и подвергаются принудительным медицинским мерам. Администрация психиатрических больниц, осуществляющих принудительное лечение, вынуждена составлять жалобы о необходимости пересмотра ошибочных решений в порядке судебного надзора.
В этой связи нужно упомянуть практику составления так называемого проспективного психопатологического портрета неизвестного преступника (разыскиваемого лица). Суть дела в следующем. При совершении в определенном регионе неизвестным лицом серии тяжких преступлений (чаще сексуальных) к деятельности следственно - оперативной бригады привлекается судебный психиатр или сексопатолог. Связано это с тем, что на основании имеющихся данных выдвигается версия о возможном совершении преступлений лицом, страдающим отклонениями в психической (сексуальной) сфере. Психиатр (сексопатолог) составляет "психопатологический портрет" неизвестного, оформляемый иногда в виде заключения эксперта.
Так, по одному из дел о сексуальных преступлениях в отношении несовершеннолетних в заключении эксперта - сексопатолога отмечалось три обстоятельства: разыскиваемый преступник, вероятно, страдает определенной формой сексуального извращения; по поводу своего расстройства он мог обращаться к врачу - сексопатологу; лица с подобными сексуальными отклонениями нередко выбирают род занятий, связанный с постоянным общением с детьми.
Нетрудно заметить, что такие выводы носят вероятностный характер. Поэтому их нельзя считать доказательствами, тем более обвинительными. "Вероятное заключение эксперта не может быть положено в основу приговора" (п. 14 Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. "О судебной экспертизе по уголовным делам". - Бюллетень Верховного Суда СССР, 1971, № 2).
По моему мнению, "психопатологический портрет" разыскиваемого следует применять лишь в качестве источника оперативно - розыскной информации. Если такая информация способствовала поиску подозреваемого, то в дальнейшем вопрос о его причастности к расследуемым деяниям нужно устанавливать посредством допросов, опознаний, очных ставок, заключений криминалистических и судебно - медицинских экспертов и пр. "Психопатологический портрет" не должен фигурировать в процессуальном доказывании из опасения его использования в той или иной форме для доказывания виновности.
Факт совершения конкретными субъектами конкретных действий пытаются иногда подтвердить не только с помощью психологических квалификаций отдельной личности, но привлечь также экспертно - психологические выводы о характере устойчивых взаимоотношений, которые сложились в группе людей.
Надо признать, что некоторые социально - психологические закономерности, вытекающие из сложившихся в группе отношений, дают основания для весьма надежных суждений по поводу конкретных поведенческих актов членов группы. Например, преступная группа (банда) характеризуется строгой иерархией, четким распределением ролей и властных полномочий, суровыми методами поддержания отношений. Если, например, следователю известно, что субъект занимал низкое место в преступной иерархии и не пользовался авторитетом среди сообщников, то он может без большой боязни ошибиться отвергнуть показания о распределении ролей, организаторах банды и т.д.
Подведем итог сказанному. Психологические и психиатрические квалификации личности, а также психологические характеристики устойчивых групповых отношений не могут, на мой взгляд, служить доказательством совершения конкретных действий. Использование для этой цели указанных квалификаций и характеристик способно исказить истину и привести к следственным и судебным ошибкам. Поэтому в случаях, когда собранных следователем (судом) доказательств факта совершения того или иного деяния недостаточно, такой факт следует признать недоказанным. Недопустимо восполнять имеющийся пробел психологическими и психиатрическими квалификациями, носящими вероятностный характер.
Это, конечно, вовсе не значит, что нужно отказаться от попыток нестандартного, нетрадиционного использования специальных познаний экспертов. Напротив, новые тенденции в структуре и динамике преступности должны стимулировать творческий поиск новых методов борьбы с ней. Но если новшество порочно с точки зрения логики доказывания, если оно недопустимо с процессуально - правовых позиций или (коль скоро речь идет об экспертизе) с позиций соответствующей отрасли научного знания, то оно не может быть приемлемо.
